Два часа спустя Тоня повторяла свой рассказ, сидя перед Капицей, Коломеевым и молодым голубоглазым опером по фамилии Прокофьев. Последний слушал, широко раскрыв глаза, а дослушав, вскочил:
– Иван Ефремович, так что же мы сидим? Его задерживать надо и колоть!
– Тебя бы самого кто уколол, – вздохнул следователь. – Прыткий ты, Прокофьев, как лягушка.
– Он же сбежит!
– Да он давно уже сбежал, – вмешался Капица. – Я подошел – никого не было.
– Вот, кстати, Степ, чего я и не понимаю… – заговорил задумчиво Коломеев. – Куда он делся-то? Ладно, потом. Антонина Сергеевна, вот когда он сказал, что вы догадались, он что имел в виду, а?
– Понимаете, я посмотрела на дом Степаниды Семеновны. Она его часто у себя в сарае оставляла ночевать, жалела. И вспомнила, что перед первым убийством – и перед вторым, по-моему, тоже – видела его у них во дворе. Это ведь так близко! И никто на Графку внимания не обращает, все привыкли к нему.
– Точно, – кивнул участковый. – Выходит, шурует он у всех на виду, как та собачонка, на которую никто не обращает внимания… А Степанида его часто привечает. Привечала, точнее сказать.
– Да не мог же он двух человек убить, что вы такое говорите! – возмутился следователь. – Ему лет-то сколько?
– Старый он, старый, – подтвердил Коломеев. – Однако Антонина Сергеевна утверждает, что толкнул он ее с изрядной силой.
– Вы просто не представляете с какой, – закивала Тоня. – Я же не трусиха! Но он совершенно сумасшедший и говорил что-то такое, что я буду покойницей, и раньше он про то же говорил. Что все умрут, что ли… А потом, он маску у меня вырвал и разорвал!
– Да, с маской, конечно… Вообще, подходит, должен признать, ваш Евграф на роль убийцы. И свихнулся он, как я понимаю… – Коломеев задумчиво смотрел на Тоню.
– Он совершенно сумасшедший, – вновь кивнула она, вспомнив страшное лицо. – И говорит, как сумасшедший, и выглядит. Когда я в снег упала, он воздух понюхал и сказал, что пахнет страхом.
Капица и Коломеев переглянулись.
– Да брось, – покачал головой следователь. – Ну, свихнулся, согласен. Но ни мотива, ни возможности.
– Насчет возможности я бы с тобой, может, и поспорил, – отозвался Капица, – а вот мотива у него и правда нет.
– Как нет?! – воскликнула Тоня. – Вы знаете, как он Витю ненавидит? Он сам так говорил!
– Да? А за что?
– Витя его всю жизнь считал дураком, а Евграф знал. И говорил при мне, что Витя его ненавидит и ему из-за этого будет плохо.
– Кому – ему?
– Да Вите же, господи!
– Слабоватый повод. Вот меня тоже много кто дураком считает, так я же не иду их всех убивать, – заметил Капица. – Пока, во всяком случае.
– Но он сумасшедший! – сказала Тоня в отчаянии. – Ну как вы не понимаете? Он просто сошел с ума!
– И обувь его мы, между прочим, не проверяли, – подал голос Прокофьев.
– А почему, кстати? – повернулся к нему Коломеев.
– А потому, что он вообще в поле зрения не попал. Ни документов его не было, ни его самого.
– Ясно, братцы-кролики. В общем, так – Евграфа нужно найти, и как можно быстрее. Степ, где он может быть?
– Да у вас, в райцентре. С такими же алкашами и околачивается рядом с рынком.
– Сереж, все понятно?
– Ага.
– Вань, а я ведь знаю, куда он делся, – неожиданно сказал Капица.
– Куда?
– Туда, где дом заброшенный стоит. Я так понял, маску вы там нашли, Антонина Сергеевна?
Тоня кивнула.
– Ну, вот. А больше ему прятаться было негде.
– Я его раньше там видела как-то, – вспомнила Тоня. – Еще в сентябре.
И рассказала о том, как Графка пилил замок и испугал ее.
– Все равно мне не верится, что это наш маньяк, – покачал головой следователь, выслушав ее. – Вот хоть режьте меня, а не верится! Я еще могу допустить, что он помогал кому-то, но что сам убивал… Сомневаюсь я, братцы-кролики, ой, сомневаюсь.
– Да кому он мог помогать?
– Не знаю. А кто, кстати, в заброшенном доме раньше жил?
Наступило молчание. Тоня с Капицей переглянулись, Капица открыл было рот и опять закрыл.
– Ты чего, Степ?
– Дурак я, – медленно проговорил участковый, берясь за голову. – Ой, дурак! Вот повесить меня дурака за яйца. – Он глянул на Тоню и запнулся. – Короче, там раньше еще один приятель Чернявского жил, Андреем его звали.
– При чем здесь Андрей? – возмутилась Тоня. – Он же в Англии сейчас.
– А вы откуда знаете? – насторожился Коломеев.
– Я его маму видела недавно…
И Тоня рассказала, как разговаривала с матерью Андрея.
– То есть о том, что сын уехал, вы знаете только с ее слов? – уточнил Прокофьев.
Тоня молча кивнула. Она сама теперь не могла понять, почему так безоговорочно поверила той приятной женщине. Наверное, из-за ее истории…
– А мотив? – быстро спросил следователь, обращаясь к Капице. – Вот у него-то какой мотив может быть?
– Чего не знаю, того не знаю, – развел руками участковый.
– Я знаю, – тихо проговорила Тоня.
Три пары глаз уставились на нее. Она сглотнула.
– Витя много лет назад рассказал Андрею, что он приемный ребенок. А Андрей был не в курсе. И у него после этого… В общем, он даже заболел и с родителями поссорился…
– Точно! – Капица даже ударил ладонью по столу. – Он же и есть приемыш ваш, райцентровский. Любки-шалавы сын. Как же я запамятовал?
– Так это его усыновили? – удивился Коломеев.
– Ну да! Понятно, родители языком-то не трепали, откуда дите, да и мальчишка у них хороший рос. Но он это, точно он.
– Что ж, братцы-кролики, – возбужденно произнес Коломеев, оглядывая всех, – а вот вам и мотивчик! И помощник-то какой хороший – и на виду, и не замечает его никто! А из дома соседнего весь двор почтальонов видно, там можно хоть неделю сидеть, из окон таращиться. Брать надо обоих немедленно, пока они новых дел не натворили. Прокофьев, ты к нам, а я с Артемом к родителям Андрея поеду. Думаю, сынок у них должен отлеживаться.
– Постойте, – вспомнила Тоня. – А как же стихи, которые я нашла?
Вскочивший было Прокофьев сел обратно.
– Со стихами вашими вообще все просто, – пожал плечами следователь. – Раньше можно было сообразить. Откуда мы знаем, что ваш Андрей не встречался с братьями Басмановыми после суда? Ниоткуда. А я так полагаю, что, скорее всего, встречался, например с младшим, Сенькой. Если тот вспомнил хоть пару строчек, которые им Чернявский читал, а будущий убийца запомнил, то вот оно и все объяснение. Уверен, что, когда мы его задержим, что-нибудь в таком роде и выяснится.